Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
Когда иллюзия развеялась, горечь оказалась еще сильнее из-за популярного мнения, будто одной атомной бомбой самой по себе можно выиграть крупную войну. Это вздор. Атомная бомба никогда не была решающим оружием; чтобы она стала таковым, ее необходимо сочетать с более традиционными видами вооружений.
После отрезвления кое-кто захотел буквально во всем обвинить успехи советской операции по атомному шпионажу. Так, говорили, что кража бомбы привела к корейской войне, хотя этот конфликт вырос из довольно сложной международной ситуации. Высокие американские налоги связывали с утратой «главного секрета», так как США пришлось увеличить бюджет для обеспечения общего перевооружения, хотя на этом перевооружении покоились американские надежды добиться окончательного, устойчивого договора с Россией ради сохранения мира во всем мире.
Признавая, что шпионаж действительно мог на пару лет ускорить создание советской атомной бомбы, ситуация, сложившаяся в США в начале 1952 года, все же не оправдывала паникерства. Если говорить о первых урано-плутониевых бомбах, то их американский запас по-прежнему исчислялся сотнями, тогда как советский — десятками, по самым лучшим доступным оценкам. В 1951 году были разработаны и испытаны в Неваде небольшие тактические бомбы для выполнения особых боевых задач. Атомное оружие стратегического типа, которое испытывалось на Эниветоке, упростили и усовершенствовали так, чтобы его могли доставлять небольшие реактивные бомбардировщики. На разных заводах от Скенектади до Сан-Диего ускоренно велись работы над ядерными реакторами для подводных лодок и самолетов. Усовершенствованная газодиффузионная установка заработала в Падуке, штат Кентукки, а еще одна установка по обогащению урановой руды с повышенной эффективностью — в Ферналде, штат Огайо. Наконец, более миллиарда долларов было направлено на усилия по созданию водородной бомбы — термоядерного оружия, в тысячу раз более разрушительного, чем атомная бомба, при условии, что такое оружие можно создать, а это представлялось вероятным. Работы велись на реке Саванна в округе Эйкен, что в Южной Каролине.
Все эти новые установки и предприятия ставили один вопрос: если можно судить на основе военного опыта США, удается ли советской разведке проникнуть на них быстро и глубоко?
Точный ответ на этот вопрос становился еще важнее по той причине, что это оружие как раз и могло оказаться решающим в тех ситуациях, которые не позволяла разрешить атомная бомба. Теоретически рассуждая, на кону стояло само будущее планеты. Альберт Эйнштейн, один из чистейших умов, которые когда-либо находили убежище в США, посчитал нелепостью возникшую на первых порах идею, будто взрыв кучки атомных бомб вызовет цепную реакцию, которая в итоге приведет к уничтожению всей планеты. Если бы такое было возможно, сказал он, это произошло бы давным-давно из-за действия космического излучения. Когда же дело дошло до водородной бомбы, тут он был уже не так уверен. Если взорвать их в достаточно большом количестве, могла бы создаться настолько смертоносная радиоактивность, что она, распространяясь с преобладающими ветрами по земле, уничтожила бы большинство живых организмов, заявил он.
Теоретическую возможность создания водородной бомбы прекрасно понимали уже в 1945 году. Как писали братья Олсом в своей информативной и не встретившей возражений колонке в Вашингтоне, президент Трумэн решил в то время не форсировать ее разработку, так как его советники — выдающиеся ученые и патриоты доктор Виннивар Буш и президент Гарвардского университета Джеймс Конант — полагали, что СССР потребуется от десяти до пятнадцати лет для создания обычной атомной бомбы. В этом они просчитались. Поэтому 1 февраля 1950 года президент Трумэн санкционировал программу разработки водородной бомбы, а также дальнейшее изучение «тех факторов, которые влияют на программу мира и безопасности для нашей страны».
Федерация американских ученых — переименованная Федерация ученых-атомщиков — косвенным образом раскритиковала директиву президента, выступив с заявлением о том, что, «если мы создадим водородные бомбы, то их создадут и русские», хотя не было никаких доказательств того, что русские уже не ведут таких разработок.
Предположим, что по соображениям безопасности мы исходили бы из того, что русские бросились в гонку за водородной бомбой раньше Соединенных Штатов. Является ли это основанием для паники? Не обязательно. Промышленный потенциал Соединенных Штатов был в несколько раз выше, чем потенциал России. Ученые Соединенных Штатов, хоть их и раздражали нормы секретности, были свободнее и в среднем талантливее советских ученых. Общий технологический уровень в США, безусловно, был выше. Пусть исчезла одна ложная и ненужная подпорка для государственной самооценки — иллюзия владения беспрецедентным секретным оружием, однако зачем отбрасывать вместе с нею и вполне обоснованную уверенность в способности страны принять необходимые меры на случай любых непредвиденных обстоятельств?
Неоднократные сообщения из не слишком надежных источников позволяли предположить, что Сталин назначил крайний срок для создания нового оружия, включая и водородную бомбу, на июнь 1952 года. Научные руководители Соединенных Штатов не торопились делать публичные комментарии, но эти сообщения, как видно, их не тревожили. Судя по их позиции, они считали, что Соединенные Штаты по-прежнему идут впереди в исследованиях. Если Советский Союз и располагает каким-то преимуществом, полагали они, то разве что в пропаганде и шпионаже.
Атомные процессы и разоблачения 1950–1952 годов уничтожили всякие остатки двух живучих и опасных американских иллюзий. Одна, разумеется, заключалась в послевоенной сказке, будто бы волшебная новинка, извлеченная из скрытого ядра вещества, гарантирует США вечный мир и безопасность. Другой был еще довоенный либеральный миф о том, что коммунисты не представляют особой проблемы. Оба этих представления рухнули под ударом одной-единственной истории о поездке Гарри Голда в Нью-Мексико в 1945 году.
Либеральная иллюзия о коммунистах уходит в первые годы «Нового курса», когда покойный президент Рузвельт снова пустил в ход капиталистическую машину на горючем реформы после ее серьезной поломки во времена Депрессии. В энтузиазме, порожденном социальной программой Рузвельта, некоторые проявили определенную близорукость. Например, лишь немногие либералы поспешили признать, что молодые городские интеллектуалы, которые и представляли собой основную движущую силу «Нового курса», были заражены радикализмом.
Нет никаких сомнений в том, что пропаганда популярных организаций, выступавших вывесками для коммунизма, помогла в конце тридцатых годов создать общественное мнение, будто коммунисты — это нечто выдуманное реакционерами-антикоммунистами. Если коммунисты вообще существуют, утверждала эта пропаганда, то это отдельные безобидные человеколюбцы на стороне добра, то есть на стороне чуть левее центра — на «нашей стороне», — в противоположность эгоистичным эксплуататорам на другой, плохой, стороне. Порой эта иллюзия принимала иную форму: коммунисты существуют, но с ними можно сотрудничать и использовать их. Иногда она не шла дальше мысли, что, если Гитлер не прав, значит, Сталин должен быть прав хотя бы в чем-то. Удивительно, как много порядочных людей затронула эта иллюзия в тех или иных своих формах.
Ознакомительная версия. Доступно 17 страниц из 83
